Вредит ли принцип «Не навреди!»?

После трагедии "Норд-Оста" перед российскими средствами информации стал серьезный вопрос – как существовать во все учащающихся кризисных ситуациях, когда журналистам приходится не просто подводить печальный итог трагедии, как, например, это было после взрывов жилых домов в Москве и Волгодонске, а нужно работать в ходе развивающегося конфликта. В ситуации, когда каждое неверно сказанное слово может быть услышано и воспринято террористами, когда любая лишняя информация может навредить заложникам.
Тогда, осенью 2002 года, вечно бегущие впереди паровоза властных желаний народные избранники, немедленно состряпали поправки в закон о борьбе с терроризмом. Но депутаты, поправив закон, сосредоточились не на действиях правоохранительных органов, пропустивших в столицу целый отряд боевиков с арсеналом оружия и взрывчатки, и не на беспомощности руководителей операции, которые не смогли грамотно организовать эвакуацию уже спасенных, но усыпленных заложников, что стало причиной смерти более чем ста человек, а на вине СМИ. Журналисты оказались виноватыми во всем.
Пресловутые поправки куда быстрее иных важных законов проскочили горнила Думы и Совета Федерации, но застряли на самом верху. Тут, наконец, до лидеров медиаиндустрии – от «Российской газеты» до «Московского комсомольца», от ВГТРК до «Эха Москвы» дошло, что после подобных поправок любое средство информации оказывается на законодательном крючке. И пришлось им, на время, забыв свои корпоративные противоречия, обратиться с объединенной челобитной к президенту – «не губи, мол, царь-батюшка, не вели холопам своим законодательным, карающие поправки в действие вводить, а мы и сами себя высечем и сами себя ограничим!».
Президент, тогда, ограничился бранью в адрес «одного из федеральных каналов», якобы, делавшего в те дни «рейтинг на крови» (тогдашнего главы того канала НТВ Бориса Йордана в Кремль не позвали, а скоро и вовсе с должности убрали), но на поправки свое вето всё же наложил.
«Норд-Ост», с относительной независимостью информации уже Газпромовского, но все еще формально не совсем государственного канала НТВ стоил руководящей должности Йордану, а последующие выпуски программ «Бесплатный сыр» и «Намедни» в итоге стоили их авторам, одному ранее, другому годом позже, исходящего из Кремля запрета на появления «морды лица» в телеэфире. Объединившиеся же в Индустриальный комитет, руководители средств информации приняли Антитеррористическую конвенцию СМИ, в которой признали незыблемыми такие правила как не предоставление эфира террористам, не сообщение в эфире информации о передвижении спецподразделений и т.д.
Принцип «Не навреди!», о котором так много говорили в те осенние дни, вроде бы стал для СМИ основным.
Медиаиндустрия, ужаснувшись реальности ситуации, когда единое неверное слово в эфире может стоить жизни заложников, сама себя ограничила. И в таком виде вступила в пору августовского залпа терактов.
В конце лета стало казаться, что теракты и трупы стали для нашего ТВ обыденным делом. Никаких лишних слов, все по схеме – что, где, когда, комментарий официального лица, приезд мэра (губернатора, министра по чрезвычайным ситуациям…- возможны варианты) на место событий, «родственникам пострадавших будет выплачено по 100 тысяч рублей», и скорее, к сюжетам о выздоравливающих в московских больницах.
В августе возникло полное ощущение, что трагедии стали обычным делом и для телепрофессионалов, и для телезрителей – не ужасают! И потребовался нечеловечески жестокий теракт, чтобы выбить из этого шаблона восприятия. Выбить зрителей, но не само телевидение.
Принцип «Не навреди!» все российские каналы усвоили как «Отче наш». И про «рейтинг на крови» не забыли, изо всех сил старались не навредить. Вопрос – не навредить кому? Заложникам? Власти? Самим себе?
Трудно сказать, какой их этих посылов был первичен для телепрофессионалов, но случилось то, что случилось. Террористы (которые в первый день захвата обращались с заложниками еще относительно пристойно, хотя бы давали детям возможность сходить в туалет и попить воды из-под крана) озверели на второй день. По свидетельству многих выживших заложников, разъяренные мучители показывали им на экран телевизора, где в новостях всех каналов талдонили про 354 заложника, а вместо информации о требовании вывести войска из Чечни, говорили, что «никаких требований террористы не выдвигают».
«Видите, как про вас врут! Говорят вас 354, вот вас и останется здесь 354! Власти на вас, нас…ть!». После такой «строго проверенной информации из официальных источников», после такого «не навреди!» заложникам перестали давать воду, и дети были вынуждены пить мочу. И теперь трудно посчитать долю вины телевидения за ту ярость и неадекватность поведения террористов, после чего и случились те первые, непонятные взрывы – то ли меж собой бандиты переругались, то ли у кого-то из них нервы сдали, но так или иначе трагедия перешла в свою заключительную фазу.
Существовала ли у профессионального, ограничившего себя рамками антитеррористической конвенции сообщества, возможность иного поведения в кризисной ситуации? Президент Академии российского телевидения Владимир Познер считает, что существовала: «Правильнее было бы сказать так: «Официальные источники сообщают, что в школе находится 354 заложника, вместе с тем CNN, BBC называют цифры от 900 до тысячи». Больше от журналистов ничего и не требовалось», - говорит Познер в интервью российской версии журнала «Newsweek».
Да, на Руси задним умом всегда крепки были. Сам то, мэтр в эфир не выходил. Повезло, что летний отпуск программы «Времена» еще не закончился. А то, пришлось бы выбирать между телезрителями и начальством. Для всех, оказалось лучше, чтобы в эти дни Познера в эфире не было вообще. Для всех, кроме зрителей, с которыми так никто с телеэкрана не поговорил, и никаких, висящих в воздухе вопросов представителям властей не задал.
Не оказалось в эфире и Светланы Сорокиной, ее «Основной инстинкт» так же еще не вернулся из отпуска. Владимир Соловьев программу «К барьеру!» в четверг во время захвата отменил в тот момент, когда гости уже собрались в останкинской студии, и намеревались говорить о Беслане.
Через неделю, когда все было кончено, программа «К барьеру!», нарушив свой привычный формат телевизионного поединка, в эфир все же вышла. В кастрированном виде. По свидетельству участвовавшей в программе Ирины Хакамады, запись длилась 5 часов, от которых в эфире остался час – прилизанный, приглаженный, выхолощенный час псевдодискуссии, имитации свободы слова и анализа ситуации. Внешне все пристойно – и коммунистов позвали, и Жириновского, и Хакамаду с Иваненко, все по словечку сказали, чем вам не свобода слова, хоть в кавычках, хоть без?!
Внешне - анализ ситуации состоялся. А толку? Имитация общественно-политического вещания последнего времени, начатая после закрытия старого НТВ и окончательно завершенная после закрытия программ «Намедни» и «Свобода слова», и после трагедии осталась лишь имитацией. И никаких надежд, что в ближайшее будущее хоть что-то изменится.
Точки зрения на то, как должны вести себя СМИ в подобных кризисных ситуациях, в мире разнятся. Некоторые медиааналитики уверены, что для террористов важнее не их требования, не гибель заложников, а тот страх, который они наводят одним своим появлением. И чем больше их показывает телевидение, тем гуще в обществе страх. Поэтому, чем меньше показывать террористов, тем меньше у них будет жажды совершать что-то подобное в дальнейшем.
Но есть и другая точка зрения – что ради даже одной человеческой жизни можно идти на переговоры с самим дьяволом, а не то, что требования террористов озвучить в эфире или вынесенную Русланом Аушевым из школы снятую бандитами кассету по ТВ показать. И врать в этот момент можно все, и что войска выведем, и переговоры с сепаратистами начнем, без зазрения совести врать, до тех пор, пока не спасешь людей. И только тогда, когда заложники спасены, можно объяснить зрителю, что многое, из сказанного в эфире ранее было неправдой, или не совсем правдой. И телезритель поймет, что маленькая или большая ложь шла в эфир только ради великой цели – спасения людей.
Наши СМИ, похоже, невольно склонились к точке зрения первой. Но не из-за того, чтобы террористам неповадно было, а чтобы нагоняй от властей не получить. Не случайно многие в эти дни говорили, что по телевизору и в печатных СМИ в эти дни было две разных трагедии. Прилизанная, насильно оптимизированная правда телевидения («штурма не было», «отец спасшейся заложницы подошел к нашей съемочной группе, чтобы поблагодарить сотрудников спецслужб», «раненные выздоравливают», «Россия против террора»…) и жестокая правда газет, рассказывающих о бесконечных рядах детских гробов на кладбище в Беслане, о сходящих с ума и кончающих жизнь самоубийством потерявших своих детей матерях, о ненависти к проявившему полную беспомощность осетинскому президенту Дзасохову, о бардаке, творившемся в оперативном штабе…
Вот печатные и иные «нетелевизионные» СМИ и пострадали – главный редактор «Известий» лишился своего поста, руководителя государственного информагентства «РИА-Новости» Светлану Миронюк уволить хотели, да отчего-то смилостивились… И ни одного потерявшего свой пост теленачальника – нет дураков после Йордана так себя подставлять. Теленачальники стали ученые, самоцензура у них теперь впереди паровоза бежит. И сотрудники информационных служб госканалов, вполне честно, могут теперь говорить, что «из Кремля им не звонили и ничего не диктовали». А зачем звонить, когда все диктуется на местах! Причем диктуется у каждого на своем рабочем месте, гендиректору или председателю нет нужды ограничивать руководителя службы информации, а тому в свою очередь не надо сдерживать каждого конкретного корреспондента. Наученные чужим опытом, все тихо сидят и держатся за собственное кресло. А то, что заложников из-за их вранья мучили, так это ж не докажешь.
Что в сухом остатке? Внешне все снова пристойно – ни одного конкретного обвинения в нарушении буквы закона, той самой пресловутой Антитеррористической конвенции СМИ. А что кроме буквы закона есть еще и его дух, об этом все как-то стыдливо промолчали. Будут молчать и дальше. Предпосылок для иного развития событий не наблюдается.

Николай Карлов

ПРЕСС-АТТАШЕ.РУ